Неточные совпадения
И Лизавета Петровна
подняла к Левину на одной руке (другая только пальцами подпирала качающийся затылок) это странное, качающееся и прячущее свою голову за
края пеленки красное существо. Но были тоже нос, косившие глаза и чмокающие губы.
В стороне, у самого
края сада, несколько высокорослых, не вровень другим, осин
подымали огромные вороньи гнезда на трепетные свои вершины.
Татьяна в лес; медведь за нею;
Снег рыхлый по колено ей;
То длинный сук ее за шею
Зацепит вдруг, то из ушей
Златые серьги вырвет силой;
То в хрупком снеге с ножки милой
Увязнет мокрый башмачок;
То выронит она платок;
Поднять ей некогда; боится,
Медведя слышит за собой,
И даже трепетной рукой
Одежды
край поднять стыдится;
Она бежит, он всё вослед,
И сил уже бежать ей нет.
Ему протянули несколько шапок, он взял две из них, положил их на голову себе близко ко лбу и, придерживая рукой, припал на колено. Пятеро мужиков,
подняв с земли небольшой колокол, накрыли им голову кузнеца так, что
края легли ему на шапки и на плечи, куда баба положила свернутый передник. Кузнец закачался, отрывая колено от земли, встал и тихо, широкими шагами пошел ко входу на колокольню, пятеро мужиков провожали его, идя попарно.
Клим
поднял голову, хотел надеть очки и не мог сделать этого, руки его медленно опустились на
край стола.
Вскочил Захарий и, вместе с высоким, седым человеком, странно легко
поднял ее, погрузил в чан, — вода выплеснулась через
края и точно обожгла ноги людей, — они взвыли, закружились еще бешенее, снова падали, взвизгивая, тащились по полу, — Марина стояла в воде неподвижно, лицо у нее было тоже неподвижное, каменное.
Я сел. Признаюсь, мне было любопытно. Мы уселись у
края большого письменного стола, один против другого. Он хитро улыбнулся и
поднял было палец.
Животное это равномерно распространено по всему Уссурийскому
краю. Его одинаково можно встретить как в густом смешанном лесу, так и на полях около редколесья. Убегая, оно
подымает пронзительный писк и тем выдает себя. Китайцы иногда употребляют его шкурки на оторочки своих головных уборов.
Кто не бывал в тайге Уссурийского
края, тот не может себе представить, какая это чаща, какие это заросли. Буквально в нескольких шагах ничего нельзя увидеть. В четырех или 6 м не раз случалось
подымать с лежки зверя, и только шум и треск сучьев указывали направление, в котором уходило животное. Вот именно по такой-то тайге мы и шли уже подряд в течение 2 суток.
В это время в лесу раздался какой-то шорох. Собаки
подняли головы и насторожили уши. Я встал на ноги.
Край палатки приходился мне как раз до подбородка. В лесу было тихо, и ничего подозрительного я не заметил. Мы сели ужинать. Вскоре опять повторился тот же шум, но сильнее и дальше в стороне. Тогда мы стали смотреть втроем, но в лесу, как нарочно, снова воцарилась тишина. Это повторилось несколько раз кряду.
[Господь да благословит вас, Гарибальди! (англ.)] женщины хватали руку его и целовали, целовали
край его плаща — я это видел своими глазами, —
подымали детей своих к нему, плакали…
Спустя несколько дней я гулял по пустынному бульвару, которым оканчивается в одну сторону Пермь; это было во вторую половину мая, молодой лист развертывался, березы цвели (помнится, вся аллея была березовая), — и никем никого. Провинциалы наши не любят платонических гуляний. Долго бродя, я увидел наконец по другую сторону бульвара, то есть на поле, какого-то человека, гербаризировавшего или просто рвавшего однообразные и скудные цветы того
края. Когда он
поднял голову, я узнал Цехановича и подошел к нему.
— Ведь вы только представьте себе, господа, — кричал Штофф, — мы
поднимаем целый
край. Мертвые капиталы получают движение, возрождается несуществовавшая в
крае промышленность, торговля оживляется, земледелие процветает. Одним словом, это… это… это — воскресение из мертвых!
Лиза присела на
край стула,
подняла глаза на Лаврецкого — и почувствовала, что ей нельзя было не дать ему знать, чем кончилось ее свидание с Паншиным.
Вот однажды сижу я на стене, гляжу вдаль и слушаю колокольный звон… вдруг что-то пробежало по мне — ветерок не ветерок и не дрожь, а словно дуновение, словно ощущение чьей-то близости… Я опустил глаза. Внизу, по дороге, в легком сереньком платье, с розовым зонтиком на плече, поспешно шла Зинаида. Она увидела меня, остановилась и, откинув
край соломенной шляпы,
подняла на меня свои бархатные глаза.
На земле, черной от копоти, огромным темно-красным пауком раскинулась фабрика,
подняв высоко в небо свои трубы. К ней прижимались одноэтажные домики рабочих. Серые, приплюснутые, они толпились тесной кучкой на
краю болота и жалобно смотрели друг на друга маленькими тусклыми окнами. Над ними поднималась церковь, тоже темно-красная, под цвет фабрики, колокольня ее была ниже фабричных труб.
Когда они встали в дверях, Игнат
поднял голову, мельком взглянул на них и, запустив пальцы в кудрявые волосы, наклонился над газетой, лежавшей на коленях у него; Рыбин, стоя, поймал на бумагу солнечный луч, проникший в шалаш сквозь щель в крыше, и, двигая газету под лучом, читал, шевеля губами; Яков, стоя на коленях, навалился на
край нар грудью и тоже читал.
Я нагнулся,
поднял один, другой, третий: на всех было Д-503 — на всех был я — капли меня, расплавленного, переплеснувшего через
край. И это все, что осталось…
Скосив глаза направо, Ромашов увидел далеко на самом
краю поля небольшую тесную кучку маленьких всадников, которые в легких клубах желтоватой пыли быстро приближались к строю. Шульгович со строгим и вдохновенным лицом отъехал от середины полка на расстояние, по крайней мере вчетверо больше, чем требовалось. Щеголяя тяжелой красотой приемов,
подняв кверху свою серебряную бороду, оглядывая черную неподвижную массу полка грозным, радостным и отчаянным взглядом, он затянул голосом, покатившимся по всему полю...
«И предложил он свободной птице: „А ты подвинься на
край ущелья и вниз бросайся. Быть может, крылья тебя
поднимут и поживешь ты еще немного в твоей стихии“.
Край темной тучи выдвинулся из-за густых вершин над лесною поляной; ветви замыкавших поляну сосен закачались под дуновением ветра, и лесной шум пронесся глубоким усилившимся аккордом. Дед
поднял голову и прислушался.
Долинский сделал шаг вперед и
поднял с пыльной дороги небольшую серую птичку, за ножку которой волокся пук завялой полевой травы и не давал ей ни хода, ни полета. Дорушка взяла из рук Долинского птичку, села на дернистый
край дорожки и стала распутывать сбившуюся траву. Птичка с сомлевшей ножкой тихо лежала на белой руке Доры и смотрела на нее своими круглыми, черными глазками.
К счастью для себя,
поднял воровские глаза Соловьев — и не увидел Жегулева, но увидел мужиков: точно на аршинных шеях тянулись к нему головы и, не мигая, ждали… Гробовую тесноту почувствовал Щеголь, до
краев налился смертью и залисил, топчась на месте, даже не смея отступить...
Пели зяблики, зорянки, щебетали чижи, тихо, шёлково шуршали листья деревьев, далеко на
краю города играл пастух, с берега Ватаракши, где росла фабрика, доносились человечьи голоса, медленно плывя в светлой тишине. Что-то щёлкнуло; вздрогнув, Наталья
подняла голову, — над нею, на сучке яблони висела западня для птиц, чиж бился среди тонких прутьев.
Она
подняла кверху
край своей одежды, и хотя это продолжалось только одно мгновение, но и я, и весь мой двор увидели, что у прекрасной Савской царицы Балкис-Македы обыкновенные человеческие ноги, но кривые и обросшие густыми волосами.
Она следила за ним. Он
подымал глаза и улыбался сырому, сверкающему морскому воздуху; пустота казалась ему только что опущенным, немым взглядом. Взгляд принадлежал ей; и требование, и обещанная чудесная награда были в этих оленьих, полных до
краев жизнью глазах, скрытых далеким берегом. Человек, рискнувший на попытку поколебать веру Аяна, был бы убит тут же на месте, как рука расплющивает комара.
Евангелие было старое, тяжелое, в кожаном переплете, с захватанными
краями, и от него запахло так, будто в избу вошли монахи. Саша
подняла брови и начала громко, нараспев...
На Успенье, в одиннадцатом часу вечера, девушки и парни, гулявшие внизу на лугу, вдруг
подняли крик и визг и побежали по направлению к деревне; и те, которые сидели наверху, на
краю обрыва, в первую минуту никак не могли понять, отчего это.
Ушел! — и деньги взял, и сына взял,
Оставил с мрачною угрозой!.. о творец!
О бог Ерусалима! — я терпел —
Но я отец! — Дочь лишена рассудка,
Сын на
краю позорныя могилы,
Имение потеряно… о боже! боже!
Нет! Аврааму было легче самому
На Исаака нож
поднять… чем мне!..
Рвись сердце! рвись! прошу тебя — и вы
Долой густые волосы, чтоб гром
Небес разил открытое чело!
И он бился головой о
край стола и рыдал бурно, мучительно, как человек, который никогда не плачет. И он
поднял голову, уверенный, что сейчас свершится чудо и жена заговорит и пожалеет его.
И словно кто толкнул меня по мозгам! У одной из сторублевок я увидел обожженные
края и совершенно сгоревший угол… Это была та самая сторублевка, которую я хотел сжечь на огне Шандора, когда граф отказался взять ее у меня на уплату цыганам, и которую
поднял Пшехоцкий, когда я бросил ее на землю.
Сокол поймал зайца. Царь отнял зайца и стал искать воды, где бы напиться. В бугре царь нашел воду. Только она по капле капала. Вот царь достал чашу с седла и подставил под воду. Вода текла по капле, и когда чаша набралась полная, царь
поднял ее ко рту и хотел пить. Вдруг сокол встрепенулся на руке у царя, забил крыльями и выплеснул воду. Царь опять подставил чашу. Он долго ждал, пока она наберется вровень с
краями, и опять, когда он стал подносить ее ко рту, сокол затрепыхался и разлил воду.
Орел сел на
край гнезда, а орлята
подняли свои головы и стали пищать: они просили корма.
На другой день гольды
подняли всех на ноги при первых признаках приближающегося утра. Они торопили нас и говорили, что будет непогода. Действительно, по небу бежали большие кучевые облака с разорванными
краями. Надо было ждать дождя.
И в один миг я очутилась у моей парты и даже присела на
край ее, чтобы ничья дерзкая рука не посмела
поднять крышки.
Грудь моя ныла, петербургская слякоть вселяла в душу невольное отвращение, и рядом с картинами ненавистной петербургской осени
поднимать в воображении чудесные ландшафты далекого родного
края мне казалось теперь чуть ли не кощунством.
Охоту больше на красного зверя князь Заборовский любил. Обложили медведя — готов на
край света скакать. Леса были большие, лесничих в помине еще не было, оттого не бывало и порубок; в лесной гущине всякого зверя много водилось. Редкую зиму двух десятков медведей не
поднимали.
А всего медведей сто, коль не больше, повалил князь Алексей Юрьич в приволжских
краях, и все ножом да рогатиной. Не раз и мишка топтал его. Раз бедро чуть не выел совсем, в другой, подобрав под себя, так зачал ломать, что князь закричал неблагим матом, и как медведя порешили, так князя чуть живого
подняли и до саней на шубе несли. Шесть недель хворал, думали, жизнь покончит, но бог помиловал.
Назаровна (
поднимая с лица Саввы
край сермяги). Божий человек, а божий человек! Жив ты аль уж помер?
Все согласились. Мы остановились в роще за гумном, под самым
краем деревни. Семка
поднял хворостинку из снега и бил ею по морозному стволу липы… Мне странно повторить, что мы говорили тогда, но я помню, мы переговорили, как мне кажется, все что сказать можно о пользе, о красоте нравственной и пластической».
Она указала ему место рядом с собою на диване. Костя сел на
край, с тем же крайне смущенным видом, не
поднимая на нее глаз.
Поднял он тишком
край бурки, — личико неизвестное. А на корнета свежим духом пахнуло, — потянулся он, суставами хрустнул и, глаз не продирая, с сонным удовольствием говорит...
— Так вот как! — сказал он мрачно. Прошелся несколько раз по комнате, на шаг не доходя до девушки, и, когда сел на прежнее место, — лицо у него было чужое, суровое и несколько надменное. Молчал, смотрел,
подняв брови на потолок, на котором играло светлое с розовыми
краями пятно. Что-то ползало, маленькое и черное, должно быть, ожившая от тепла, запоздалая, осенняя муха. Проснулась она среди ночи и ничего, наверно, не понимает и умрет скоро. Вздохнул.
Военный министр сдвинул остальные бумаги, сравнял их
края с
краями и
поднял голову.
Танечка соскочила со стула, зацепила ложку, уронила,
подняла, положила на
край стола, она опять упала, опять
подняла и с хохотом, семеня своими обтянутыми чулками сытыми ножками, полетела в коридор и в детскую, позади которой была нянина комната. Она было пробежала в детскую, но вдруг позади себя услыхала всхлипывание. Она оглянулась, Вока стоял подле своей кровати и, глядя на игрушечную лошадь, держал в руке тарелку и горько плакал. На тарелке ничего не было.
В комнате играл уже свет на изразцовой печке. Верх ее виден ему из-под ширмы. Свет пробился в боковую скважину между шторой и
краем рамы. Но больному захотелось, чтобы штору
подняли. Он позвонил слабою, сильно похудевшею рукой.